Владимир Нарбут В эти дни

“Нарбут, по убеждению Гумилева, должен был стать (наряду с Ахматовой) самым значительным поэтом послесимволистской поры, однако им не стал, хотя и оказался в то время одной из заметных фигур“ () “Поэтическая перекличка идейно-эстетической системы худ.мира Нарбута с творчеством поэтов-современников, как близких к «акмеистическому» кругу (Мандельштам, М.Зенкевич, Г.Иванов), так и футуристов (Хлебников, Крученых, Маяковский, ранний Пастернак), а также с поэзией Есенина ( тема Махно и «мужичьего бунта» в творчестве обоих поэтов, идейно-тематическое созвучие поэм «Анна Онегина» и «Александра Павловна»), Заболоцкого и «обериутов» (линия «Капитана Лебядкина» в русской поэзии, заданная нарбутовским эпиграфом к поэме «Александра Павловна» и подхваченная «обериутами»). Вопрос о творческих влияниях в контексте идейно-эстетических исканий Нарбута выходит за рамки отечественной литературы, вбирая в поле пристального внимания и наследие «проклятых поэтов» и, в первую очередь, поэзию Бодлера и Рембо, и поэтику немецких экспрессионистов и, прежде всего, автора сборников «Морг» и «Плоть» Готфрида Бенна. В свете этих сопоставлений продуктивной видится разработка проблемы подспудного экспрессионизма, выработанного в творчестве Нарбута в период его увлечения «быто-эпосом». Открытия в области формы и содержания, сделанные автором «Аллилуйи», «Плоти», «Александры Павловны», воспринятые современниками и последующими поколениями литературоведов сквозь призму «эстетики безобразного» и «воинствующего антиэстетизма», в действительности, позволяют говорить о переоценке поэтического творчества Нарбута как уникального явления русского поэтического экспрессионизма. Явление это состоялось как итог сохранившихся на протяжении всего творческого пути Нарбута тенденций к бытовизации собственной поэзии, сознательного культивирования доминанты эпического начала над лирическим. Идейно-эстетические искания Нарбута наиболее отчетливо проявились в его критическом и эпистолярном наследии. В ходе «атаки на символизм», а в какой-то степени, по инерции этой литературной борьбы, автор «Аллилуйи» пошел дальше старших товарищей по акмеизму, провозгласив себя «натуро-реалистом» и «виевцем». Впрочем, «наклон к эпосу» последовательно прослеживается в работах Нарбута-критика, от самых ранних публикаций в журнале «Gaudeamus» до обширного свода статей и рецензий в журнале «Журналист» и отзыва 1928 года «Летописец гражданской войны. Д.А. Фурманов». Этап сотрудничества Нарбута с «Журналистом», совпавший с его работой в Москве на руководящих постах в правлении издательства «ЗиФ» и ЦК ВКП (б), проливает свет на мотивы, спровоцировавшие его отказ от стихотворного творчества. Ситуация эта, в частности, нашла последовательное отражение в его статьях и письмах. Характерно, что творческая эволюция Нарбута, во всей своей сложной и противоречивой динамике, сопровождавшейся порой кардинальной переоценкой тех или иных значимых фигур литературного процесса, отмечена парадоксальным постоянством в отношении двух имен, представляющих «русский эпос» - Гоголя и Бунина. Творчество Бунина в восприятии Нарбута — прежде всего некий камертон, эстетическая мера, по которой выверяются его собственные взгляды на литературу. Гоголь - это основа мировоззрения, некое родовое начало, в художественном мире Нарбута неотделимое от отчей Глуховщины, от детства, проведенного в родной Нарбутовке. Кровное, «земляное» родство, наполненное метафизическими смыслами здесь неотделимо от литературного генезиса Нарбута, более того, во многом определяет - корневым, глубинным воздействием - пути дальнейшей творческой эволюции поэта. В этом пути, ознаменованным выработкой уникального жанра «быто-эпоса», Гоголь воспринимается автором «Аллилуйи» и «Плоти», прежде всего, как тот, кто «дал русскому эпосу многое». В движении к эпосу именно Гоголь для Нарбута - первая и главная, путеводная фигура“.