Экология литературы. Михаил Гаспаров (2003)

Михаил Леонович Гаспаров – крупнейший русский филолог. Литературовед и переводчик, академик Российской академии наук, Гаспаров – автор работ по античной филологии и стиховедению, ставших классическими уже при его жизни. Работы Гаспарова отличает глубина исследовательского анализа, чёткость формулировок и непривычная для научных трудов увлекательность. Он переводил труды Аристотеля, Цицерона, произведения Эзопа, Пиндара, Горация, Овидия. Обладая ярким писательским талантом, он считал, что в переводах необходимо «не заслонять собой подлинник от читателя». И это Гаспарову вполне удавалось. Его мировой авторитет неоспорим. О Михаиле Леоновиче вспоминают: профессора Омри Ронен и Андрей Зорин, филолог и переводчик Сергей Козлов, главный редактор журнала “Новое литературное обозрение“ Ирина Прохорова, филолог Татьяна Смолярова, историк и преподаватель Тамара Эйдельман и другие – те, кто знал и ценил учёного. Включены фрагменты лекции Михаила Гаспарова. _________________________________________________________________________________________ Михаил Леонович Гаспаров (1935—2005) — академический учёный, филолог-классик, переводчик античных текстов, стиховед и автор двух замечательных книг для неспециалистов — «Занимательная Греция» и «Записи и выписки». (...) Михаил Гаспаров был явлением, можно сказать, парадоксальным: носителем культуры, сомневающейся в самой себе. Но если подумать, так это и есть необходимая черта всякой культуры, которую условно можно назвать скепсисом. Скепсис — не мировоззрение (в этом качестве он неплодотворен), а как бы обертон культуры, её сопровождающий. Скепсис Гаспарова шёл от многознания, от подлинного знания культуры и её исторических судеб. Среди гаспаровских культурных парадоксов был, например, такой: “Массовая культура — это всё-таки лучше, чем массовое бескультурье… Не стоит забывать, что та старина, которой мы сегодня кланяемся, сама по себе сложилась достаточно случайно и в своё время была новаторством или эклектикой, раздражавшей, вероятно, многих. (…) Парфенон, вероятно, казался (афинским) старикам отвратительным модерном. Греческая эпиграмма, которой мы любуемся, для самих греков была литературным ширпотребом, а греческие кувшины и блюдца, которые мы храним под небьющимися стёклами, — ширпотребом керамическим. Жанр романа, без которого мы не можем вообразить литературу, родился в античности как простонародное чтиво, и ни один уважающий себя античный критик даже не упоминает о нём. Массовая культура нимало не заслуживает пренебрежительного отношения“. Вот урок Гаспарова: подлинное знание прошлого не мешает, а помогает жить в настоящем. М.Л. Гаспаров представлял собой образец человека, сумевшего внутренне вжиться в этот процесс демократизации и омассовления культуры. Как ни странным это с первого взгляда кажется, но ему помогла как раз высокая культура, та самая культурная память в её конкретной специализации: антиковед Гаспаров должен был априорно мириться с фактом гибели, исчезновения культур, от которых в долгой истории остаются осколки и черепки. Он был в подлинном смысле археологом культуры. И его книга «Записи и выписки» была собранием таких черепков. При этом выяснилось, что культурная память способна не только отвратить от современности, но и примирить с ней: это и есть случай Гаспарова, очень поучительный и, в какой-то степени, утешительный. (…) Гаспаров писал: “…Первая человеческая потребность, на которую отвечает поэзия, — это потребность ощутить себя носителем своей культуры, товарищем других её носителей: грубо говоря, русская культура — это сообщество людей, читавших Пушкина или хотя бы слышавших о нём. (…) И только вторая потребность, на которую отвечает поэзия, — эстетическая, потребность выделить из окружающего мира что-то красивое и радоваться этому красивому. При этом критерии красивого различны — исторически, социально, индивидуально; поэтому и вторую эту потребность можно свести к первой: когда я люблю Блока или Высоцкого, этим я себя приписываю к субкультуре тех моих современников, вкус которых предпочитает первого или предпочитает второго. Вкус может сплачивать (и раскалывать) общество не меньше, чем вера. Вывод: нужна веротерпимость, а не фанатичная война за Блока или за Высоцкого. Тем более, как мне кажется, можно испытывать любовь к обоим. «Мне нравятся обои», как говорит студент в стихотворении Алексея К. Толстого“. Интересный пример гаспаровского всепонимающего и всепрощающего знания, соединяемого в то же время с ироническим скепсисом: в «Записях и выписках» много скрытно насмешливых высказываний об Ахматовой, вызванных, несомненно, склонностью поэтессы играть в величие, глядеть королевой. Как говорил Маяковский: зайдите через тысячу лет, тогда поговорим. Гаспаров знал, что через тысячу лет и говорить будет не о чем — разве что издавать переводы в серии «Литературные Памятники». Думая о Михаиле Гаспарове, вспоминаешь строчку старых стихов: «Седой пастух, зовомый Время». Гаспаров был стар, как Европа. Впрочем, Азия ещё старее. Борис Парамонов