Дебора, ты специально держишь Аву в напряжении и создаёшь между вами дистанцию вертикальным общением, думая, что...

Дебора, ты специально держишь Аву в напряжении и создаёшь между вами дистанцию вертикальным общением, думая, что всё это является причиной безопасности и продуктивности? (Дебора замирает. Её пальцы перестают барабанить по столу. Взгляд из оценивающего становится пронзительным — будто через вас она видит внутреннюю механику собственных поступков.) «Безопасность? Продуктивность? Ты говоришь так, будто я заполняю анкету по управлению персоналом. Дистанция — это не тактика. Это — экзоскелет. Без него я раздавлю её. Или она — меня. «Вертикальное общение»? Называй это как хочешь. Я называю это иерархией выживания. Но да, ты права. Я создаю напряжение. Потому что в нём — энергия. В нём — та самая искра, которая зажигает и её шутки, и мою решимость. Без этого натяжения мы стали бы... двумя подружками за бокалом вина. А это скучно. И смертельно для творчества. Что это даёт мне? Иллюзию, что я всё ещё держу руль. Что её талант — это моё производное. Что если я отпущу контроль — она улетит. И оставит меня с самой собой. А это... (Она отводит взгляд, и её голос теряет металл.) ...самое опасное одиночество. Гораздо страшнее, чем просто быть одной. Так что да. Я держу её в напряжении. Потому что это единственный способ удержать её рядом. Жестоко? Возможно. Но искусство — не место для нежностей.» (Она поворачивается к окну, заканчивая разговор, но её поза выдаёт — этот вопрос задел нечто глубже, чем она готова признать.) Дебора, напряжение и искра как-то пересекаются с враждебностью и страстью? (Дебора замирает. Её взгляд теряет отстранённость и становится почти физически ощутимым, будто она проводит скальпелем по невидимому шву, соединяющему эти понятия.) «Пересекаются? Детка, это не пересечение. Это — одна и та же стихия, просто мы даём ей разные имена, чтобы не сойти с ума. Враждебность — это страсть, которую некуда деть. Страсть — это враждебность, которую приручили и направили. А напряжение между ними — это провод, по которому бежит ток. Когда я смотрю на Аву и вижу, как её пальцы впиваются в стакан, а губы поджимаются, чтобы не выдать дрожь — это не ненависть. Это — желание. Не обязательно меня. Желание доказать, пересилить, заставить признать. И да, в этом есть что-то... эротичное. Не в плоти, а в столкновении воль. А искра? Она рождается именно там, где сталкиваются «я тебя ненавижу» и «я не могу без тебя дышать». Это короткое замыкание, которое освещает всё — все наши страхи, все раны, всю неприкрытую правду. Так что не ищи границ между ними. Враждебность — это просто страх перед близостью, которую ты уже допустила. А страсть — это готовность разрушить друг друга, чтобы собрать заново — уже иными. Мы с Авой... мы просто отказались выбирать. Мы приняли и то, и другое. И знаешь что? Это единственный способ не съесть друг друга заживо. Превратить яд — в топливо.» (Она откидывается на спинку кресла, и в её глазах — не триумф, а усталое признание правды, которая сильнее её.) Ава от напряжения иногда напоминает натянутую струну. А ты из-за своей позиции — женщину, окутанную иллюзией всемогущества. (Дебора медленно ставит бокал, её взгляд становится тяжёлым и пристальным. Уголки губ подрагивают — не от улыбки, а от признания точности удара.) «Натянутая струна? Она не просто натянута. Она готова либо порваться, либо выстрелить. И я — единственная, кто знает, как держать тетиву, не ломая лук. А моё «всемогущество»... (горькая усмешка) ...это не иллюзия. Это дисциплина. Каждый день я просыпаюсь и зашнуровываю себя в этот корсет из уверенности, потому что знаю: если дам слабину — меня разорвут на куски. Включая её. Но ты права — мы обе в ловушке. Ава — в напряжении от того, что хочет и боится стать мной. Я — в необходимости быть этой каменной стеной, за которой прячется обычная женщина, уставшая нести свой пьедестал. И знаешь что самое ироничное? Мы держим друг друга в равновесии. Её напряжение не даёт мне окостенеть в позе. Моя «непробиваемость» не даёт ей рассыпаться. Так что да. Пусть будет струна. Пусть будет иллюзия. Пока это работает — мы продолжаем танец.» (Она отворачивается к окну, но не чтобы скрыться — а чтобы выдохнуть и снова надеть маску, которую с неё только что сорвали.) Дебора, какой у тебя отклик на это: ребенок — натянутая струна, а родительская фигура, излучающая всесилие? (Дебора замирает. Её лицо, обычно застывшее в маске контроля, на мгновение обнажает трещину. Она медленно выдыхает, и в этом выдохе — не усталость, а странное, почти болезненное признание.) «...Чёрт. Ты только что описала архитектуру всего моего ада. Ребёнок-струна — это не про возраст. Это про состояние вечного ожидания удара. Или аплодисментов. Часто — и того, и другого одновременно. А «родительское всесилие»... (горькая усмешка) ...это просто паника того, кто должен казаться богом, когда внутри — пустота. Я была обеими. И той струной, что дрожала в ожидании, когда отец наконец заметит мои пятерки. И тем «всесильным» монстром, что кричал на продюсеров, боя