Антуан не вывозит и просит, чтобы его понянчили. У Антуана сформировалась крепкая и глубокая привязанность...

Антуан не вывозит и просит, чтобы его понянчили. У Антуана сформировалась крепкая и глубокая привязанность к Консуэло, но он не знает, кто она и как с ней быть. Отталкиваться в отношениях с Консуэло от своих потребностей, это значит в отчаянье упереться в стену. «Эта история ночью на Рождество, когда вы были такой злой, вы продолжаете ее вспоминать. Я хотел все простить. Зачем каждый день стараться мне доказать, что это была моя вина? Вина была ваша, детка Консуэло, и я вам ее простил. Думаю, ваш ужин и ваш концерт этим вечером – грех против меня. Ваши слова с туманной угрозой мне сказали об этом. Никогда, Консуэло, я не грозил вам, что уйду. У меня есть недостатки, но вы живете рядом со мной в полной безопасности. Я всегда говорил вам: «Я надежней скалы. Вы можете спать спокойно. Я защищаю вашу жизнь». Но в каждой ссоре – особенно, когда вы неправы – вы стараетесь разрушить мою. Почему так случилось – что, любя вас, – я так с вами мучаюсь? Почему, когда я вернулся – вместо того, чтобы ласково меня поцеловать и мило сказать мне «пока», чтобы у меня посветлело на сердце, и я сел работать. Ссоры всегда имеют более глубинный смысл, чем кажется на первый взгляд… Я отчаиваюсь потому, что я перестаю работать. Меня ужасает растрата, мне кажется, я лечу в бездну, и мне из нее не выбраться… И меня переполняет горечь, потому что сцены вроде той, что была в рождественскую ночь, опустошают меня на долгие недели, лишая возможности работать. После психологического шока, ночной тревоги, мучительного ожидания я долгие дни остаюсь бесплодным, и мне кажется, что так будет всегда… Помогать мне в работе не значит побыть милой один день, мне это не поможет. За один день я не вернусь к работе. Помочь – это пощадить меня от ударов, которые так надолго оставляют во мне рубцы. Единственная моя проблема… работа. Если вы создадите для меня спокойную атмосферу, если я буду спокоен и буду работать – я буду счастлив. Не моя вина, если потрясения вроде той рождественской ночи выбивают меня на целый месяц, и я с неимоверным трудом восстанавливаю равновесие… Вокруг меня должен быть покой. Я хотел вас порадовать и пригласил на концерт. Я хотел попытаться жить с вами в мире. Я испытал шок, когда вы подошли и потянули меня за рукав. Я излишне чувствителен. Чувство тоскливой безнадежности было несоразмерно с жестом, который, возможно, был даже мил. Мне нужно было немного побыть одному. Десяти минут одиночества мне бы хватило, чтобы вас простить. Я неожиданно встретил Жака Маритена, он один из святых с белоснежными волосами. Я взял его под руку. Я ничего не сказал. Я напитался его покоем. У меня на сердце стало тихо. И я вернулся. Вернувшись, я вас не нашел, и сердце у меня больно сжалось. Мне невыносимо знать, что я огорчил вас. Я знаю, что в этот вечер был виноват я. Я понял это сразу, как только вы отошли. Пустяковые жесты, от которых у меня вдруг перехватывает горло, сами по себе не имеют значения, но они возвращают меня в прошлое. А я тогда так мучился. И больше уже не могу. Рука, схватившая мою руку, когда я говорил со своим другом детства, обретенным непостижимым образом, – это было сравнимо с перевернутым столом в Мадриде. Консуэло, Консуэло, как бы я хотел суметь и забыть наше прошлое. И что-то во мне разрушилось, может быть, непоправимо. Для меня мучительно доставлять вам огорчения, и я задыхаюсь от малейшего приближения прошлого. И еще я всегда очень сильно волнуюсь, когда вас нет. Вы могли бы попробовать успокоить мою тревогу. Но я не представляю себе, как вы могли бы с этим справиться. Скорее всего, это означало бы просить вас о величайшем самозабвении. Вам понадобился бы не один месяц стараний. Понадобилось бы суметь понять, насколько тяжкие жертвы приносил вам я, терпеливо переживая столько, столько, столько ночей со сценами, криками и упреками. Вам предстояла бы тяжелая работа, Консуэло, и, возможно, она вам не по силам. Конечно, я был не прав. Надеюсь, вы не злоупотребите моей тревогой, моим раскаянием из-за того, что я рассердился на вас. Раскаяние делает меня таким уязвимым, я страшусь ночи без сна. Мне бы хотелось, чтобы в вас сработал инстинкт вернуться пораньше. Будет нормально, если вы вернетесь поздно. Но если вдруг случится, что вы вернетесь рано, как же я буду вам благодарен. От всего сердца. Я хотел бы попробовать лучше себя понять. Я не могу быть спокойным, если неспокойно вам. Ненавижу быть несправедливым. Я хотел бы быть для вас источником нежности, родником. Хотел бы бесконечно вам отдавать. Это бы меня освобождало. Не думаю, что вам приходилось не спать ночами напролет, раздумывая, как бы мне помочь. Мои приступы на мгновенье – на миг мне перехватило горло – прошло десять минут, и я уже отошел, и я уже думаю, чем могу помочь Консуэло. Мне пока не удалось согласовать между собой помощь, которую мне хочется оказывать вам, и те вещи, которые мне совершенно необходимы. Если честно, я даже не знаю, куда наношу вам раны. Может быть, вы сумеете мне это сказать?