Князь Мышкин (Миронов, из фильма Бортко «Идиот»)

“...с первых же страниц вводятся разговоры о смертной казни. По просьбе Аделаиды князь предлагает ей сюжет для картины: «Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна последняя ступень;… преступник ступил на нее… глядит, и – всё знает». Для Мышкина все рассказы об осужденных на смертную казнь – это как бы со-созерцания и сопереживания мук, состоящих в том, «что знаешь наверно, что вот… через полминуты, потом теперь вот сейчас – душа из тела вылетит»“ (). “Ожидая приема у Епанчиных, Мышкин заводит беседу о смертной казни с камердинером. [...] Однако в 1860-е смертная казнь в России существовала. Согласно Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1866 г., смертная казнь назначалась за такие преступления, как бунт против верховной власти, утаивание факта прибытия из мест, где буйствует чума, государственная измена, покушение на императора. В том же году казнен Каракозов, пытавшийся убить царя, а член рев.кружка Ишутин приговорен к смерти (потом это наказание заменено пожизненным заключением). Ежегодно российские суды приговаривали к казни 10–15 человек. Рассказ Мышкина о казни и его фантазия о последних минутах приговоренного — история самого Достоевского, осужденного на смерть в 1849. Наказание ему заменили на каторгу, но «последние минуты» перед смертью ему пришлось пережить. [...] Почему же князь заявляет, что смертной казни в России нет? Конечно, едва приехав из Европы, он мог не знать, что происходит в стране. Но почему же другие герои, живущие в Петербурге и окрестностях, соглашаются с ним и удивляются рассказам о заграничных экзекуциях? Ошибка ли это? Нет, не ошибка. Достоевский намеренно искажает реальность, чтобы поделиться своим опытом и в то же время избежать проблем с цензурой. Красочные описания казни в России и переживаний русского приговоренного могли не пропустить в печать, а если бы и пропустили, публикация обернулась бы проблемами. В начале 1860-х Достоевский уже с этим столкнулся. В журнале «Время», который он издавал вместе с братом Михаилом, вышла статья Страхова «Роковой вопрос» про Польское восстание. Уже после публикации текст сочли провокационным, и журнал был закрыт“ (). __ “С середины 60-х годов в его произведениях все громче начинают звучать философские мотивы. «Философия трагедии» (Л. Шестов), ставшая итогом «эшафотного» и каторжного опыта Достоевского, получает, наконец, свое внешнее выражение“ (В.В.Кувакин). __ Монахиня Ксения (Соломина-Минихен): “среди работ, посвященных произведению о «Князе Христе», как Достоевский трижды назвал своего героя в черновиках к роману, не было до сих пор специальной монографии о влиянии Евангелия на замысел и основные литературные источники «Идиота». Частичное исследование этого влияния, разумеется, имело место в работах русских и иностранных авторов, однако его результаты не были обобщены и объективно сопоставлены с авторским замыслом. Некоторая попытка систематизировать и пополнить эти разыскания была предпринята мною в Пушкинском Доме, где до моего отъезда в США я была сотрудником группы, осуществлявшей 30-томное академическое издание сочинений Достоевского. Разрешение на него было получено с трудом, и долгое время никто из членов группы не был уверен в том, что издание действительно окажется полным. В условиях тогдашнего советского режима могли подвергнуться сокращению даже тексты Достоевского – например, подготовительные материалы к «Бесам» или «Подростку». И если мы постоянно опасались этого, что же говорить и о наших к ним комментариях! Нужны были изобретательность, настойчивость и мужество, чтобы хоть сколько-нибудь успешно «сражаться» с цензурой. [...] Существующие интерпретации «Идиота» нередко очень различаются между собой в общем подходе к роману и в оценке его главного героя. Часто они расходятся и с тем, что (как выясняется из анализа текста и творческой истории романа) входило в замысел писателя. [...] ...основные литературные источники произведения: «Дон-Кихот» Сервантеса, пушкинская баллада «Жил на свете рыцарь бедный…», «Отверженные» Гюго, «Записки Пиквикского клуба» Диккенса. А с другой стороны, было чрезвычайно интересно проследить, как новозаветные мотивы, пронизывая художественную ткань произведения, подчиняют эти источники и используемый Достоевским газетно-журнальный материал своему влиянию. Речь идет также о роли Лебедева в раскрытии новозаветного подтекста и центральной – евангельской – идеи произведения. Мною исследуется вопрос о воздействии ренановской «Жизни Иисуса» на концепцию романа и на полемику между Мышкиным и Ипполитом, которая планировалась в черновых записях к «Идиоту» и отзвуки которой явственны в окончательном тексте“ ()