Эльдар Рязанов читает своё стихотворение “Когда-то, не помню уж точно когда...“ (из фильма “Музыка жизни“)

Когда-то, не помню уж точно когда, на свет я родился зачем-то… Ответить не смог, хоть промчались года, на уйму вопросов заветных. Зачем-то на землю ложится туман, всё зыбко, размыто, нечётко. Неверные тени, какой-то обман, и дождик бормочет о чём-то. О чём он хлопочет? Что хочет сказать? Иль в страшных грехах повиниться? Боюсь, не придётся об этом узнать, придётся с незнаньем смириться. От звука, который никто не издал, доходит какое-то эхо. О чём-то скрипит и старуха-изба, ровесница страшного века. И ночь для чего-то сменяется днём, куда-то несутся минуты. Зачем-то разрушен родительский дом, и сердце болит почему-то. О чём-то кричат меж собою грачи, земля проплывает под ними. А я всё пытаюсь припомнить в ночи какое-то женское имя. Зачем-то бежит по теченью вода, зачем-то листва опадает. И жизнь утекает куда-то… Куда? Куда и зачем утекает? Кончается всё. Видно, я не пойму загадок, что мучают с детства… И эти «куда-то», «о чём-то», «к чему» я вам оставляю в наследство. “Музыка жизни“ (2009) — двухсерийный музыкально-поэтический видеофильм, последняя режиссёрская работа Рязанова, в которой чтение им своих стихотворений перемежается с воспоминаниями об их создании, о людях, с которыми его сталкивала судьба, о своих кинокартинах. Также в ленту включены отрывки как из ранних, так и из поздних фильмов режиссёра; отрывки из выступлений, в которых звучат песни на стихи Рязанова в исполнении Гурченко, Караченцова, Сергея и Татьяны Никитиных, Гафта, Фрейндлих и многих других деятелей искусства, среди которых жена Рязанова Эмма Абайдуллина и он сам: Актёрские эпизоды режиссёра и его рассказ о своей биографии: Отвечает на вопросы и читает свои стихи (1984): Вечер 1986 года (Рязанов читает свои стихи, живое исполнение песен из его фильмов; Миронов, Хазанов, Никитины): Разговор с Левитанским: Гурченко: Фильм Рязанова о Вертинском (1998): О Лиле Брик: Беседа с эмигрантом первой волны Н. В. Вырубовым: С художником М.Шемякиным: С Жаном Маре: Б.Бардо Азнавуром: Ф.Нуаре: Юбилейный вечер (2002): Ю.Гладильщиков: “Рязанов, Гайдай и Данелия – классики последнего великого поколения отечественных комедиографов. Они пришли в кино во время оттепели, что предопределило их взгляды и творческую судьбу. Все трое делали фильмы, обретавшие невероятную популярность, но особенно ценимые интеллигенцией, которая видела в них глубинные смыслы. Но только Рязанов всегда и последовательно снимал картины исключительно про интеллигенцию – про ее судьбы в СССР и России. Даже «Гусарская баллада» и «Невероятные приключения итальянцев в России» (редкая в его творчестве экшн-комедия в духе Гайдая, редкий в СССР 70-х, являющийся копродукцией с Западом – в данном случае, с одной из ведущих тогдашних кинодержав, Италией) – тоже про судьбы интеллигенции. Но не современной, а старой, дворянской. В «Невероятных приключениях», напомню, ищут клад, зарытый в Ленинграде бабушкой-эмигранткой (это чтобы тогда, в 1970-е, кто-нибудь и где-нибудь у нас хорошо отзывался об эмиграции!)“ [] О фильмах Рязанова: “Поначалу вместе с Э.Брагинским мы писали сценарии для кино, повести для чтения и комедии для театра, а потом я отделился и стал сочинять на бумаге в одиночку. [...] Сначала сами собой получались стихи «под Пушкина». Через месяц-другой я принимался строчить «под Лермонтова». Разница заключалась скорее в тематике, нежели в форме. Темы стихотворений становились безысходней, тоскливей. Влияния Некрасова я почему-то избежал. Как-то случилось, что я прошел мимо его «кнутом иссеченной музы». Зато надолго (аж месяца на два!) застрял на Надсоне. Вот что оказалось близко неимоверно – горькие, печальные строчки, которые к тому же оказались и пророческими: поэт умер двадцати трех лет. Постоянные стихотворные упражнения, кое-какой появившийся опыт давали себя знать – поэтический слух становился тоньше. Отныне моим воображением прочно и надолго завладел Есенин. 1943—44, война – поэт со своей кабацкой тоской был в опале. Его уже много лет не переиздавали. Книг Есенина было невозможно достать, стихи ходили в рукописных списках. Я отчетливо помню, как в 1944 году впервые проглотил «Черного человека». Эта поэма считалась особенно опасной и поэтому читали ее тайком, не распространяясь о прочитанном. Примерно так же много лет спустя – в шестидесятых, семидесятых – мы знакомились с «самиздатом» или книгами эмигрантских издательств. Вскоре к Есенину присоединилась Ахматова, на которой тоже лежала печать официального проклятия. Так что подражания стали более сложными“ (#book