“Идиот“ (2003) режиссура и сценарий В.Бортко. Роль Мышкина: Е.Миронов

Семь премий «ТЭФИ»: за лучший фильм; Миронову, Чуриковой; Бортко и художникам-постановщикам (В.Светозаров, М.Николаева). Премия «Золотой орёл: «лучший игровой телефильм», Миронову и Чуриковой. МТФ в Монте-Карло: приз за лучшую мужскую роль (Миронов). Премия Солженицына «За вдохновенное прочтение романа „Идиот“, вызвавшее народный отклик и воссоединившее современного читателя с русской классической литературой в её нравственном служении». Приз в номинации «Народный рейтинг. Телесериалы» на РКФ «Виват кино России», СПб. Е.Миронов: “по тому, как долго я шел к постижению этой роли, наверное, именно она была самой сложной“. “«Идиот» занимает в творчестве Достоевского особое место. В центре других его произведений стоят трагические образы мятежных героев — «отрицателей». В «Идиоте» же писатель избрал своим главным героем, по собственному определению, «положительно-прекрасного», идеального человека, стремящегося внести гармонию и примирение в нескладицу общественной жизни... [...] В «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863), полемизируя с эвдемонистической моралью просветители, Достоевский выразил свой этический идеал. Как на проявление «высочайшего развития личности», «высочайшей свободы собственной воли» он указал на «совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех», так «чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями». Эта формула нашла свое художественное воплощение в 1860-х в Мышкине“ () “Поистине широкую известность и признание в России и за рубежом роман «Идиот» получил лишь в 1-й четверти XX в. При жизни писателя отклики на него даже и в русской печати были немногочисленны. [...] Самый значительный из отзывов принадлежит Салтыкову-Щедрину, который говорит не только о национальном, но и об общечеловеческом значении романа. Щедрин видит в князе Мышкине «тип человека, достигшего полного нравственного и духовного равновесия», – не только русский идеал, но и воплощенную «цель не непосредственных, а отдаленнейших исканий человечества». Для него Мышкин – лицо, «полное жизни и правды», написанное с «высокой художественной прозорливостью» и совершенно особое «по глубине замысла». Щедрин говорит, что за запутанными и невыясненными жизненными вопросами, занимающими человечество в «данную минуту», «стоит нечто, не представляющее уже никакой запутанности и неясности. Это ясное и незапутанное есть стремление человеческого духа прийти к равновесию, к гармонии», т. е. к тому состоянию, которого, по мнению русского сатирика, Мышкин в значительной степени достиг. «Это, так сказать, конечная цель», – пишет Щедрин. Ввиду этой цели «даже самые радикальные разрешения всех остальных вопросов, интересующих общество, кажутся лишь промежуточными станциями!» По мысли Щедрина, Достоевским решена «лучезарная задача», «поглощающая в себе все переходные формы прогресса». Так, история человечества осмысляется Щедриным как долгий путь, ведущий через «промежуточные станции» различных форм прогресса к достижению «нравственного и духовного равновесия» князя Мышкина. Усилия захваченной революционными настроениями части общества, – считает он, расходясь в этом кардинально с автором «Идиота», – «всецело обращены в ту самую сторону, в которую, по-видимому, устремляется и заветнейшая мысль» автора романа. Достоевский не мог не дорожить мнением рецензента о своем герое, так как Щедрин оказался одним из немногих современников, отчасти понявших и высоко оценивших образ Мышкина. Во всех остальных прижизненных отзывах обнаруживается недопонимание романа и неприятие творческого метода Достоевского, которого с позиций «традиционной реалистической эстетики», – отмечает Битюгова, – обвиняли в «идеализме», «фантастичности»“. «Когда Достоевский окончил роман, то в одном из своих писем к Страхову из Флоренции от 26/II–10/III 1869 г. высказывал свои заветные и привычные мысли об искусстве в связи с этим только что законченным произведением: “У меня свой особенный взгляд на деятельность в искусстве; и то, что большинство называет почти фантастическим и исключительным, то для меня иногда составляет самую сущность действительного. Обыденность явлений и казенный взгляд на них, по-моему, не есть еще реализм, а даже напротив. В каждом номере газет вы встречаете отчет о самых действительных фактах и о самых мудреных. Для писателей наших они фантастичны; да они и не занимаются ими; а между тем они действительность, потому что они факты. Кто же будет их замечать, их разъяснять и описывать? они поминутны и ежедневны, а не исключительны…” [...] ...материал, который привлекался им к художественному творчеству, подвергался его обработке, возводился в достоинство эстетического факта. [...] Это то, что называется газетным фактом. Речь идет о происшествии, о случае, о злободневном событии, сообщенном газетой. Как это выяснится дальше, у Достоевского это чаще всего, хотя и не исключительно, — преступление».